СУДЬБА

СУДЬБА

В мифологии, в иррационалистических филос. системах, а также в обывательском сознании неразумная и непостижимая предопределенность событий и поступков человека. Идею С. абсолютизирующую в явлении детерминации только один - аспект несвободы, следует четко отличать не лишь от научного представления о каузальной детерминации (причинность), но и от религиозного представления о телеологической детерминации («провидение», ). Обусловленность следствия причиной может быть познана умом человека, и даже цели «провидения» предполагаются ясными, по крайней мере, для ума «самого Бога». Напротив, в С. обычно входит не только непознаваемость для человеческого интеллекта - она «слепа» и «темна» сама по себе. В др.-греч. мифологии С. персонифицируется ( женских образов - Мойры, у римлян - Парки) как бы на границе личного и безлично-родового; богини С. имеют личный , но у них нет отчетливой «индивидуальности». Недаром верящие в С. всегда пытались лишь «угадать» ее в каждой отдельной ситуации, но не познать ее; в ней принципиально нечего познавать.
Идея С. как идеи свободы социальна и постольку исторична. Первобытное предполагает свободы и несвободы для своих членов, не отделивших еще своей личной сущности от родового бытия. Поэтому С. не отделяется здесь принципиально ни от естественной причинности, ни от «воли духов». Лишь гос-ва и цивилизации разводит эти понятия. Для ранней античности человека органически определено его «долей» в полисном укладе (С. как «доля» - таково слова «мойра»). В антич. жизни огромную роль играли различные способы гадания и предсказания С. которых с мировоззрением полисного мира подметил еще Г.В.Ф. Гегель. Концепция «мойры» не лишена этического смысла: С. понимается как слепая, темная, безличная , не заинтересованная в к.-л. частном бытии и спешащая растворить его во всеобщем, осуществляя «возмездие». Беспощадна антич. С. даже к богам, что в конце концов утешительно, ибо подданные Зевса знают, что и для его произвола есть предел (ср. трагедию Эсхила «Прометей прикованный»). С кризисом полисного уклада вместо «мойры» на первый план выходит «тюхе», т.е. С. как удача, . В эпоху эллинизма ожидает получить не то, что ему «причитается» по законам традиционного уклада, но то, что ему «выпадает» по законам азартной игры: обстоятельства делают солдат царями, ставят народов в от случайных придворных событий. С торжеством Римской империи С. осмысливается как всеохватывающая и непреложная , отчужденная от конкретного бытия человека, - « ». От «фатума» так же невозможно уйти, как от администрации Рима, и так же мало, как цезарей, он считается с органичной жизнью человека или народа. Со времен Посидония С. все еще связывается с теорией и практикой астрологии: человеческая несвобода доходит уже не до рубежей империи, но до звездных . Христианство противопоставило идее С. веру в действие «провидения». Поскольку, однако, человеческих отношений и мистификация власти сохраняли свою силу, идея С. не умерла. Несмотря на все нападки теологов, в течение Средневековья держался астрологии; к ней сильно оживил Ренессанс со своим тяготением к натуралистическому магизму. В Новое развитие естественно-научного мировоззрения оттесняет идею С. в сферу обывательских представлений. Своеобразное понятия С. происходит в . 19 в. в философии жизни. Слово «С», начинает связываться с требованием иррациональной активности, что получило свою предельную вульгаризацию в идеологии национал-социализма, превратившего понятие С. в инструмент официозной пропаганды.

Философия: Энциклопедический словарь. - М.: Гардарики . Под редакцией А.А. Ивина . 2004 .

СУДЬБА

в мифологии, в иррационалистич. филос. системах, а также в обывательском сознании неразумная и непостижимая предопределённость событий и поступков человека. Идею С., абсолютизирующую в явлении детерминации только один аспект - аспект несвободы, следует чётко отличать не только от науч. представления о каузальной детерминации (причинность) , но и от религ. представления о , детерминации («провидение», предопределение) . Обусловленность следствия причиной может быть познана умом человека, и даже цели «провидения» предполагаются ясными, по крайней мере, для ума «самого бога». Напротив, в понятие С. обычно входит не только непознаваемость для человеч. интеллекта - она «слепа» и «темна» сама по себе. В др.-греч. мифологии С. персонифицируется (триада женских образов - Мойры, у римлян - Парки) как бы на границе личного и безлично-родового; богини С. имеют личный произвол, но у них нет отчётливой «индивидуальности». Недаром верящие в С. всегда пытались лишь «угадать» её в каждой отдельной ситуации, но не познать её; в ней принципиально нечего познавать.

Идея С. как противоположность идеи свободы социальна и постольку исторична. Первобытное общество предполагает тождество свободы и несвободы для своих членов, не отделивших ещё своей личной сущности от родового бытия. Поэтому С. не отделяется здесь принципиально ни от естеств. причинности, ни от «воли духов». Лишь становление государства и цивилизации разводит эти понятия. Для ранней античности бытие человека органически определено его «долей» в полисном укладе (С. как «доля» - таково значение слова «мойра») . В антич. жизни огромную роль играли различные способы гадания и предсказания С., связь которых с мировоззрением полисного мира подметил ещё Гегель (см. Соч., т. 3, М., 1956 , с. 68-69) . Концепция «мойры» не лишена этич. смысла; С. понимается как слепая, тёмная, безличная справедливость, не заинтересованная в к.-л. частном бытии и спешащая растворить его во всеобщем, осуществляя «возмездие». Беспощадна антич. С. даже к богам, что в конце концов утешительно, ибо подданные Зевса знают, что и для его произвола есть предел (ср. трагедию Эсхила «Прометей Прикованный») . С кризисом полисного уклада вместо «мойры» на первый план выходит «тюхе», т. е. С. как удача, случайность. В эпоху эллинизма человек ожидает получить не то, что ему «причитается» по законам традиц. уклада, но то, что ему «выпадает» по законам азартной игры: обстоятельства делают солдат царями, ставят жизнь народов в зависимость от случайных придворных событий. С торжеством Рим. империи С. осмысливается как всеохватывающая и непреложная детерминация, отчуждённая от конкретного бытия человека,- «фатум». От «фатума» так же..девозможно уйти, как от администрации Рима, и так же мало, как вяасть цезарей, он считается с органичной жизнью человека или народа. Со времён Посидония идея С. всё ещё связывается с теорией и практикой астрологии: человеч. несвобода доходит уже не до рубежей империи, но до звёздных сфер. Христианство противопоставило идее С. веру в осмысленное действие «провидения». Поскольку, однако, иррациональность человеч. отношений и мистификация власти сохраняли свою силу, идея С. не умерла. Несмотря на все нападки теологов, в течение средневековья держался авторитет астрологии; к ней сильно оживил Ренессанс со своим тяготением к натуралистич. магизму. В время развитие естеств.-науч. мировоззрения оттесняет идею С. в сферу обывательских представлений. Своеобразное возрождение понятия С. происходит в кон. 19 в. в философии жизни. Слово «С.» начинает связываться с требованием иррациональной активности, что получило свою предельную вульгаризацию в идеологии нацизма, превратившего понятие С. в инструмент официозной пропаганды.

Философский энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия . Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов . 1983 .

СУДЬБА

предопределенность событий и поступков, совокупность всего сущего, которое влияет и не может не влиять на бытие человека, народа и т. д. Греки гипостазировали судьбу и персонифицировали ее в виде Мойры, Тюхе, Ате, Адрастеи, Хеймармене, Ананке, Атропоса и т. д. Эта высшая может мыслиться в виде природы и ее или в виде божества. Шопенгауэр говорит о видимой преднамеренности в судьбе индивида. Ницше проповедует к судьбе (amor fati). Современные трезвые мыслители в своих теориях умаляют власть судьбы, не исключая ее, однако, из области переживаний. Поток реально происходящего кажется человеку «роковым, ибо он чувствует, что он , против его желаний и воли, ни в чем не повинный, включен в этот поток. И эта ощущаемая им включенность – простое свидетельство реальности происходящего в нас самих, которое неотвратимо, шаг за шагом, руководит нами в нашей жизни» (Н. Гартман). Христианство заменяет понятие судьбы понятием божественного провидения. Шеллинг видит в истории абсолюта, развертывающегося в трех периодах: в течение первого периода судьба властвует как совершенно слепая сила; в течение второго периода обнаруживается в виде природы и слепая сила природы становится истинным законом природы; третий период – бытие, в котором то, что прежде существовало как судьба и , раскрывается в качестве провидения. Сущность судьбы характеризуется тем, что она является враждебной, темной, угрожающей, уничтожающей (см. Апокалипсический, Демон). Бывает, что мы говорим о «милостивой» судьбе, освобождающей нас от своих ударов, которые были предназначены нам. Особенно тревожат эти проблемы философию экзистенциализма. См. также Фактичность, Заброшенность , Пограничная ситуация, Ничто , Крушение, Ожидание гибели .

Философский энциклопедический словарь . 2010 .

СУДЬБА́

понятие-мифологема, выражающее идею детерминации как несвободы. От понятия С. следует отличать два другие понимания детерминации, оставляющие свободе: научное, т.е. каузальную детерминацию (причинность), и теологическое, т.е. смысловую детерминацию (провидение, предопределение). Каузальное допускает выйти за пределы необходимости, проникнуть в ее и овладеть им. При теологич. понимании человеку предлагается увидеть бытие как бесконечную глубину смысла, как истину, что опять-таки связано с идеей свободы: "И познаете истину, и сделает вас свободными" (Евангелие от Иоанна VIII, 32). В обоих случаях понятий " " и "свобода" весьма различно, но связь между ними очевидна. Напротив, С. не только скрыта от человеческого ума (как мн. каузальные связи), не только непознаваема (как и провидение) – она "слепа" и "темна" безотносительно к познающему субъекту, по самому своему бытию. С. не просто скрыта в некоей темноте, но сама есть темнота, не высветленная никаким смыслом, – и притом именно в качестве несвободы. У С. есть (в глазах верящего в нее) , но нет никакой "истинности", а поэтому ее можно практически угадывать методами гадания, ведомства, мантики, но ее немыслимо "познать", ибо в ней принципиально нечего познавать.

Идея С. связана с двумя различными измерениями человеческого существования: биологическим и социальным. Первое дает слепой неотвратимости жизненного цикла: бессознат. крови и пола, принудительность инстинктов, подневольный путь к изнашиванию тела, одряхлению и смерти, только на исходе к-рого человек наконец оказывается "на своем месте", как говорит древнеегип. погребальная песня арфиста (см. М. Э. Матье, Древнеегип. , М.–Л., 1956, с. 78). Внеисторичность характерна для внешнего облика идеи С., поскольку предполагает свободного человеческого действования, а С. отрицает его. Однако на более глубоком уровне идея С., т.е. несвободы, как и соотнесенная с ней идея свободы, насквозь социальна; мало того, природная несвобода в большой степени служит для человеческого сознания лишь символом социальной несвободы. Характерна этимология рус. слова "судьба", находящая аналогии во мн. языках: С. есть "суд", "приговор", но не в смысловом аспекте справедливости (как, скажем, суд теистич. бога), а в иррацион. аспекте принуждения, суд, увиденный глазами человека, которого "засуживают" (ср. "Процесс" Кафки). В символике суда и приговора социальная природа идеи С. выступает с полной ясностью: С. – это вещно-непроницаемое, неосмысленное и неотвратимое в отношениях между людьми. В силу своей социальности идея С. исторична и претерпевает изменения в связи с метаморфозами идеи свободы.

Первобытное общество предполагает тождество свободы и несвободы для своих членов (ибо каждый из них еще не отделяет своей внутр. сущности от родового бытия). С. для человека этой эпохи тождественна др. типам детерминации, не отличаясь от естеств. каузальности и воли духов. Лишь становление гос-ва и цивилизации постепенно разводит эти понятия. Для греч. архаики и ранней классики (8–5 вв. до н.э.) бытие человека извне и изнутри органически определено его "долей" – местом в полисном укладе, к-рое он наследует при рождении так же непосредственно, как и свои природные (С. как "доля" – таково значение терминов "мойра", "айса" и "геймармене"). То, что С. не сваливается на человека извне, а развертывается из него самого, определяет "физиогномический" классич. греч. концепции С., выявленный в сентенции Гераклита (frg. В 119, Diels), согласно к-рой " " человека, т.е. его существования, и есть его "даймон" – инстанция, определяющая С. Герои трагедий Эсхила, сколько бы ни был страшен их удел, не могут пожелать себе иной С., ибо для этого им пришлось бы пожелать себя самих иными, а на это они безусловно неспособны. В греч. жизни огромную роль играли различные методы гаданий и предсказаний С., существ. связь к-рых с античн. мировоззрением подметил Гегель (см. Соч., т. 3, М., 1956, с. 68–69). Характерно, что С. может улавливаться лишь в бессознат. состоянии; по словам Платона (Tim. 74 Ε), "божество сделало мантику достоянием именно неразумной части человеческой природы". С. выражает себя для грека в природных событиях (гром и молния, полет птиц, шелест священного дуба); чтобы голос С. мог подслушать человек, необходимо, чтобы он на время перестал быть личностью. В этом отношении поучительно сопоставить дельфийскую Пифию, говорившую от имени С., с ветхозаветными пророками, говорившими от имени провидения. Если для "предстояния" библейскому богу нужны твердость и мужчины, то для пассивного медиумич. вещания С. пригодна только женщина (ср. в Библии одиозный Эндорской волшебницы). Если пророки остаются в нар. памяти со своим личным именем, то жрицы-пифии принципиально анонимны. Наконец, если библейские пророчества всегда явно или неявно имеют в виду мировую перспективу, конечные цели бытия человечества, то речения оракулов исчерпываются прагматич. ситуацией, по поводу к-рой они были запрошены. Идея С. исключает и цель. "Почему в бесконечной игре падений и восхождений небесного огня – космоса? О т в е т а нет, и вопрошаемая бездна м о л ч и т" (Лосев А. Ф., Антич. и совр. , 1927, с. 231). И все же С. как "мойры" не чужда этич. смысла: С. есть все же справедливость, хотя и слепая, темная, безличная справедливость, она не заинтересована ни в каком частном бытии и спешит снова растворить его во всеобщем, осуществляя некое "возмездие". По словам Анаксимандра, "из чего возникают все вещи, в то же самое они и разрешаются, согласно необходимости; ибо они за свое нечестие несут кару и получают возмездие друг от друга в установленное время" (frg. 9, Diels). Складывается устрашающий, но не лишенный интимности образ: всеобщая Матерь – Адрастея, слишком обремененная детьми, чтобы возиться с каждым в отдельности, тяжелой рукой водворяющая , а под конец всех одинаково убаюкивающая на своих коленях. Беспощадна античн. С. даже к богам, что, в конце концов, утешительно, ибо подданные Зевса знают, что и для его произвола есть предел (ср. трагедию Эсхила "Прометей Прикованный").

С кризисом полисного уклада идея С. претерпевает существенную метаморфозу. Вместо "Мойры" на первый план выходит "Тюхе" (τύχη – букв. "попадание"), С. как удача, случайность. Человек эллинизма ожидает получить уже не то, что ему "причитается" по законам традиц. уклада, но то, что ему "выпадает" по законам азартной игры: обстоятельства делают солдат царями, ставят жизнь народов в зависимость от пустяковых придворных событий, переворачивают обществ. отношения. Гос-во отчуждается от микросоциума полисной общины, власть уходит в руки чиновников, в мировые столицы; соответственно и "Тюхе" отчуждена от человека, не связана с его формой существования, не органична для него. Однако заманчивым утешением оказывается подвижность такой С., неисчерпаемость и незамкнутость содержащихся в ней: возможностей. Поэтому Тюхе (у римлян – фортуна) все же осмысляется как "Добрая Удача", как богиня, к-рую пытаются расположить в свою пользу – усерднее, чем старых полисных богов. Конец эллинизму кладет Римская . С торжеством ее и подчинением всего одному принципу С. осмысливается как всеохватывающая и неотменяемая детерминация, отчужденная от конкретного бытия индивида, но, в отличие от Тюхе, обретающая в самой себе последовательность и – "фатум". От "фатума" так же невозможно уйти, как от администрации мировой державы, и так же мало, как власть цезарей, он считается с внутр. формой существования человека или народа. Индивид оказывается расщепленным на то, что он есть внутри себя, и то, чем он принужден быть по воле С. Эта служит темой "Энеиды" Вергилия: Эней постоянно делает обратное тому, что для него естественно делать (герой, он покидает гибнущую родину, влюбленный, он бросает любящую и любимую женщину, миролюбец, он ведет нескончаемые войны), ибо он – исполнитель историч. миссии. По афоризму Сенеки, С. ведет послушного и силой влечет непокорного. Идея С. со времен Посидония приобретает космологич. измерения и все чаще окрашивается в тона астрологии: человеческая несвобода доходит уже не до рубежей империи, но до звездных сфер. В то же время унифицированность и неотступная последовательность фатума придают ему черты как бы провидения, ибо трудно представить себе, что столь логичное бессмысленно (здесь играла роль и официозная цезарей, желавших представить весь мировой как дорогу, ведущую к ним). Так в позднеантич. эпоху идея С. была доведена до предела и одновременно начала выявлять противоположные своей сути возможности.

Вызов культу С. был брошен иудейско-христ. теизмом. Библия представляет мировой процесс как открытый творца и творения, в к-ром нет места С. Талмуд многократно осуждает веру в С. (T. J. Sab. VI, § 8, 1.8 15); по иудаистской легенде, гороскоп праотца иудеев Авраама гласил, что у него не будет детей, так что само рождение Исаака и происхождение "избранного народа" уже было прорывом роковой детерминации (Sab. 156а fin.). В этом же смысле ранние христиане верили, что вода крещения смывает полученную при рождении печать созвездий и освобождает из-под власти С. Там, где торжествовал , С. должна была уйти из сферы мифа и филос. умозрений в житейских понятий и нар. суеверий. Христ. противостоит языч. С. Все существенное в жизни человека христ. культуры происходит по ту сторону С., как это можно проиллюстрировать на примере гётевской Гретхен: безвольная вовлеченность в преступлений есть С., но по-настоящему решающий момент в тюрьме, когда Гретхен отказывается бежать и выбирает казнь, уже не имеет никакого отношения к С.

Однако поскольку иррациональность человеческих отношений и власти, осужденные христианством, сохраняли реальную силу, идея С. не умирает. Несмотря на все нападки теологов, в течение средневековья держится авторитет астрологии: эта форма веры в С. оставляла больше всего места личностному элементу, предполагая взгляд на всю жизнь человека как на целое. Ренессанс со своим тяготением к натуралистич. магизму оживил астрологич. интересы. В новое время развитие естественнонауч. мировоззрения, ищущего каузальную детерминацию, оттесняет идею С. в сферу обывательских представлений; когда же получила распространение идея обществ. прогресса и на сознат. устроение социальной реальности, С. оказалась потревоженной в гл. сфере своей власти. Эту веру новоевроп. человека в преодоление С. рисует Р. Вагнер, заставляющий мироустрояющего Вотана обращаться к С. /Эрде/: "Мудрость праматерей /Идет к концу:/ Твое исчезает /Перед моей волей/... Кань же, Эрда! /Страх праматерей!/ Празабота! /Отойди к вечному сну!" (Wagner R., Gesammelte Schriften und Dichtungen, Bd 4, Lpz., , S. 202, 203, 204). Однако реальность бурж. общества активизировала идею С., переместив ее до конца в сферу социального (ср. слова Наполеона " – это судьба"). Ранг серьезного филос. понятия С. дало позднеромантич. , развившееся преим. на нем. почве и потребовавшее не закрывать иррациональности бытия ни религиозными, ни рационалистич. иллюзиями (Ницше , философия жизни). Соединит, звено между астрологич. традицией Ренессанса и 17 в., с одной стороны, и посленицшевским умонастроением, – с , образует Гёте, говоривший о "...таинственной загадочной силе, которую все ощущают, которой не в состоянии объяснить ни один и от которой религиозный человек старается отделаться несколькими утешительными словами" (Эккерман И. П., Разговоры с Гёте, М.–Л., 1934, с. 564). Через посредство символов астрологии Гёте стремится вернуться к исконно греческому физиогномич. пониманию С. как имманентной всему живому алогической витальной заданности (см. "Орфические первоглаголы", в кн.: Избр. лирика, М.–Л., 1933, с. 255). Для Ницше "старый умер", а закономерность природы разоблачает себя как ; предоставленность человека самому себе и есть его С. Особое значение идея С. имеет для Шпенглера, перенявшего у Гёте виталистскую идею первофеномена, но распространившего принудительность жизненного цикла на бытие культур. С. в системе Шпенглера – таких понятий, как "жизнь", "становление", "время". "В идее судьбы раскрывается устремление души к миру, присущее ей света, подъема, завершения и реализации своего предназначения...

Причинность есть – если позволительно так выразиться – ставшая, умершая, застывшая в формах рассудка судьба" (Spengler О., Der Untergang des Abendlandes, Bd 1, Münch., 1924, S. 153, 154). В отличие от Гёте, Шпенглер придает идее С. агрессивного отрицания индивидуальной совести и доброй воли; в отличие от Ницше, он глумится не только над христианской или гуманистич. этикой, но и над всякой верой в свободное человеческое делание. Как и у мыслителей эпохи Рим. империи, у Шпенглера С. совпадает с абсолютизацией гoc-ва. Слово "С." становится паролем для беспочвенного, не укорененного ни в религии, ни в рацион. знании императива активности (т.н. героич. ); все бессмысленно, и все же ты обязан действовать. Это умонастроение претерпело свою предельную вульгаризацию в идеологии нацизма, низведшего понятие С. до инструмента официозной пропаганды.

Лит.: Зелинский Φ. Φ., Умершая наука, в его кн.: Из жизни идей, т. 3, СПБ, 1907. с. 240–340; Уваров И. В., Зевс и С. (по Гомеру), "Филологии, записки", 1915, кн. 2, с. 223–47; Bohse P., Die Moira bei Homer, В., 1893; Gumont F. V., Astrology and religion among the Greeks and the Romans, N. Y., 1912; Eberhard E., Das Schicksal als poetische Idee bei Homer, Padeborn, 1923; Engel W., Die Schicksalsidee im Altertum, Erlangen, 1926; Cioffari V., Fortune and fate from Democritus to St. Thomas Aquinas, N. Y., 1935; Greene W. C., Moira, fate, good and evil in Greek thought, Camb., 1944; Amand D.(Fatalisme et liberté dans l"antiquité grecque, Louvain–P., 1945; Benjamin W., Schicksal und Character, in Schriften, Bd 1, Fr./M., 1955; Häuptner G., Verhängnis und Geschichte, Meisenheim, 1956; Τilliсh P., Philosophie und Schicksal, Bd 4, Stuttg., 1961.

С. Аверинцев. Москва.

Философская Энциклопедия. В 5-х т. - М.: Советская энциклопедия . Под редакцией Ф. В. Константинова . 1960-1970 .

СУДЬБА

СУДЬБА - в мифологии, в иррационалистических философских системах, а также в обывательском сознании неразумная и недостижимая предопределенность событий и поступков человека. Идею судьбы, абсолютизирующую в явлении детерминации только один аспект - аспект несвободы, следует четко отличать не только от научного представления о каузальной детерминации (причинности), но и от религиозного представления о телеологической детерминации (“провидении”, предопределении). Обусловленность следствия причиной может быть познана умом человека, и даже цели “провидения” предполагаются ясными, по крайней мере, для ума “самого бога”. Напротив, в понятие судьбы обычно входит не только непознаваемость для человеческого интеллекта - она “слепа” и “темна” сама по себе. В др.-греческой мифологии судьба персонифицируется (триада женских образов - Мойры, у римлян - Парки) как бы на границе личного и безлично-родового; богини судьбы имеют личный произвол, но у них нет отчетливой “индивидуальности”. Недаром верящие в судьбу всегда пытались лишь “угадать” ее в каждой отдельной ситуации, но не познать; в ней принципиально нечего познавать.

Идея судьбы как противоположность идеи свободы социальна и постольку исторична. Первобытное общество предполагает тождество свободы и несвободы для своих членов, не отделивших еще своей личной сущности от родового бытия. Поэтому судьба не отделяется здесь принципиально ни от естественной причинности, ни от “воли духов”. Лишь становление государства и цивилизации разводит эти понятия. Для ранней античности бытие человека органически определено его “долей” в полисном укладе (судьба как “доля” - таково значение слова “мойра”). В античной жизни огромную роль играли различные способы гадания и предсказания судьбы, связь которых с мировоззрением полисного мира подметил еще Гегель (см. Соч., т. 3. M., 1956, с. 68-69). Концепция “мойры” не лишена этического смысла: судьба понимается как слепая, темная, безличная справедливость, не заинтересованная в каком-либо частном бытии и спешащая растворить его во всеобщем, осуществляя “возмездие”. Беспощадна античная судьба даже к богам, что в конце концов утешительно, ибо подданные Зевса знают, что и для его произвола есть предел (ср. трагедию Эсхила “Прометей Прикованный”). С кризисом полисного уклада вместо “мойры” на первый план выходит “тюхе”, т. е. судьба как удача, случайность. В эпоху эллинизма человек ожидает получить не то, что ему “причитается” по законам традиционного уклада, но то, что ему “выпадает” по законам азартной игры: обстоятельства делают солдат царями, ставят жизнь народов в зависимость от случайных придворных событий. С торжеством Римской империи судьба осмысливается как всеохватывающая и непреложная детерминация, отчужденная от конкретного бытия человека, - “фатум”. От “фатума” так же невозможно уйти, как от администрации Рима, и так же мало, как власть цезарей, он “считается” с органичной жизнью человека или народа. Со времен Посидония идея судьбы все еще связывается с теорией и практикой астрологии: человеческая несвобода доходит уже не до рубежей империи, но до звездных сфер. Христианство противопоставило идее судьбы веру в осмысленное действие “провидения”. Поскольку, однако, иррациональность человеческих отношений и мистификация власти сохраняли свою силу, идея судьбы не умерла. Несмотря на все нападки теологов, в течение средневековья держался авторитет астрологии; к ней сильно оживил Ренессанс с его тяготением к натуралистическому магизму. В Новое время развитие естественно-научного мировоззрения оттесняет идею судьбы в сферу обывательских представлений. Своеобразное возрождение понятия судьбы происходит в кон. 19 в. в философии жизни. Слово “судьба” начинает связываться с требованием иррациональной активности, что получило свою предельную вульгаризацию в идеологии нацизма, превратившего понятие судьбы в инструмент официозной пропаганды.

С. С. Аверинцев

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль . Под редакцией В. С. Стёпина . 2001 .

Синонимы :

• Толковый словарь Дмитриева
• 
  

К Всемирному дню философии

Судьба

Илья Барабаш

Судьба — страшное, таинственное слово... Жизнь, путь, предназначение... Стоит только задуматься над этой великой загадкой, чтобы почувствовать, что неслучайно древние греки символом жизни выбрали чудовище Сфинкса. Сколько вопросов: предопределена ли наша судьба или мы строим её полностью сами? Можем ли мы выбирать, или лишь слепой случай направляет ход нашей жизни? Неотвратимые Мойры, изменчивая Фортуна, счастливый случай — Кайрос и ещё множество божеств управляли некогда жизнью человека. Чтобы договориться с ними, он шёл в храм, — а куда идти нам сегодня со своими вопросами о предназначении, о смысле событий, происходящих с нами? Почему? За что? Доколе?

Наше понятие судьбы слишком размыто, слишком неопределённо. Что мы имеем в виду? Совокупность событий, с нами происходящих? Нечто внутренне данное нам или выбранное нами, что мы должны исполнить? В восточной философии есть понятия Дхармы — внутреннего закона, по которому живёт вся Вселенная и человек в том числе, и Кармы — следствия совершённых нами поступков. В западной культуре есть понятия Предназначения или призвания и Рока, тяготеющего над нами. У русского человека они соединились в одном понятии Судьбы, которым мы обозначаем и события, выпавшие на нашу долю, и те идеи, мечты, устремления, которые мы выбираем как свой путь и которые дают смысл нашей жизни.

Как бы ни была жестока к человеку судьба, как бы он ни был покинут и одинок, всегда найдется сердце, пусть неведомое ему, но открытое, чтобы отозваться на зов его сердца.

Генри Уодсуорт Лонгфелло

Уже при покачивании колыбели решается, куда склонится чаша весов судьбы.

Судьба переменчива: плохие дни чередуются с очень плохими.
Лили Томлин
До середины жизни судьба нас тащит, потом — уже только подталкивает.

Хотя судьбы людей очень несхожи, но некоторое равновесие в распределении благ и несчастий как бы уравнивает их между собой.
Франсуа Ларошфуко
Виноватый боится закона, невиновный — судьбы.

Однажды Зенон порол раба за кражу. «Мне суждено было украсть!»— сказал ему раб. «И суждено было быть битым»,— ответил Зенон.
Диоген Лаэртский
Судьба продает дорого то, что она обещает дать.
Гельвеции
Судьба не дарит, а только одалживает.
Янина Ипохорская
Судьба слепа, но разит без единого промаха.

Не Фортуна слепа, а мы.

Судьба не парит, как орел, а шныряет, как крыса.

Настоящий избранник не имеет выбора.

Нашу судьбу определяет наш выбор, а не наша удача. Мы приписываем судьбе все наши несчастья — и ни одного нашего успеха.
Шарль Режимансе
Никогда не известно, сколько судьбы в нас, а нас — в судьбе.
Ян Збигнев Слоевский
Твоя судьба целиком находится под твоей шляпой.
«Пшекруй»
Судьба пристрастна: она любит тех, кого и без того все любят.

Не совсем понимаю: почему многие называют судьбу индейкою, а не какой-либо другой, более на судьбу похожею птицей?

Все мы фаталисты, если речь идет о других.

Многие примирились бы с Судьбой, но Судьба тоже имеет кое-что сказать.

Колесо судьбы вертится быстрее, чем крылья мельницы, и те, что еще вчера были наверху, сегодня повержены во прах. -
. (Cervantes).
Гораздо важнее то, как человек относится к судьбе, чем какова она сама по себе. - В. Гумбольдт
Люди сделали из судьбы всесильную богиню, чтобы сваливать на нее свои глупости. -
. (Oxenstierna)
Судьба не приносит нам ни зла, ни добра, она поставляет лишь сырую материю того и другого и способное оплодотворить эту материю семя. -
. (Montaigne)
Порядочные люди уважают нас за наши достоинства, а толпа - за благосклонность судьбы. -
. (La Rochefoucauld)
Выбирая богов, мы выбираем свою судьбу. -
. (Vergilius)
Жизнь ничего не дает бесплатно, и всему, что преподносится судьбой, тайно определена своя цена. -
. . Zweig
Несчастна судьба людей! Только что ум достиг своей зрелости, как тело начинает слабеть. -
. (Montesquieu)
Только смерть превращает жизнь человека в судьбу. - Л. Мальро
То, что людьми принято называть судьбою, является, в сущности, лишь совокупностью учиненных ими глупостей. -
. (Schopenhauer)
Не загадывай надолго, будь в надеждах осторожен:
Колесо судьбы коварно, поворот любой возможен. - Хусрави

Наследственность, окружение, случайность - вот три вещи, управляющие нашей судьбой. -
.
Не в силах мы судьбой повелевать,
Но есть один закон, который вечен:
Умей следить, рассчитывать и ждать -
И твой успех на веки обеспечен! -
. (Byron)
Судьба для тирана - оправдание злодейства, для глупца - оправдание неудачи. -
. (Bierce)
Если прыгаешь в колодец, Судьба тебя вытаскивать не обязана. -
.
Судьба поставляет нам только сырой материал, и нам самим предоставляется придать ему форму. -
. (Montaigne)
В судьбе нет случайностей; человек скорее создает, нежели встречает свою судьбу. - А. Вильмен
Все, что посылает нам судьба, мы оцениваем в зависимости от расположения духа. -
. (La Rochefoucauld)
Судьба, подобно распутным женщинам, никогда не бывает так опасна, как тогда, когда она расточает свои ласки. -

Люди всех культур во все времена сталкивались с этой проблемой, с этими двумя подходами к жизни: все ли предопределено или мы можем каким-то способом изменить ход событий - силой нашей воли, наших желаний, наших слез, преодоленных нами опасностей и исправленных ошибок?

Все известные нам культуры и народы задавались таким вопросом, с ним были связаны даже определенные божества. Например, о традициях и истории Древнего Рима нам известно сегодня (а сегодня нам известно гораздо больше, чем десять лет тому назад, когда считалось, что Рим основали только Ромул и Рем, когда не придавали должного значения произведениям Вергилия и не учитывали символического смысла мифа об Энее и маленькой группе его соратников), что римляне верили в Бога (он упоминается в мифах), стоящего выше Юпитера, божество без имени, которого называли просто - Неизвестный.

Что такое судьба? И можем ли мы изменить ее? Правда ли, что есть силы судьбы? Но тогда что они такое - ангелы-хранители или бесстрастные исполнители закона, одинакового для всех? Каждому из нас есть что сказать об этом, ведь каждый хоть раз в своей жизни воскликнул: «Это судьба!» Но все-таки: спасение от катастрофы - это случайность или вмешательство высших сил? Или интуиция, наш собственный внутренний голос, который побуждает вдруг сдать билет на самолет и поехать на поезде? А если это не внутренний голос, а подвернутая нога, резко поднявшаяся температура, сломанное ребро?.. Американский социолог Джеймс Стаунтон, проанализировав данные о железнодорожных и авиакатастрофах за 1958 год, выяснил, что все самолеты и поезда, потерпевшие аварию, обычно заполнены на 61%, тогда как «благополучные» - на 75% и больше. Загадочные 14%, случаи сдачи билетов и опозданий, которые не всегда можно объяснить, невероятные происшествия, вдруг помешавшие человеку сесть в самолет, который через несколько часов разбился... А не значит ли это... Да ничего это не значит! Ведь результаты исследования можно истолковать как угодно, и те, кто верит в судьбу, по-прежнему будут в нее верить и подбрасывать монетку, принимая решение, а те, кто не верит, все равно будут полагаться на себя и считать, что никакой судьбы нет. До тех пор, пока не произойдет в их жизни то, что заставит задуматься: а что же такое судьба?

Древние греки также почитали божество, стоящее выше самого Зевса, владыки Олимпа; его называли Зевс-Зен. Эсхил говорит о нем как о божестве, управляющем Судьбой. В греческой драме, которая была отражением Элевсинских мистерий, часто упоминается загадочный принцип Судьбы, управляющий всем сущим. Вспомним, например, «Прометея прикованного», знаменитое произведение Эсхила. Когда Прометей крадет Огонь - Свет и Разум - ради блага всех людей, Зевс карает его: титана приковывают к скале на горе Кавказ, и орел, прилетая каждый день, выклевывает его печень. Печень вырастает после этого вновь и вновь, и таким образом, через боль и страдания, каждодневно совершается великое жертвоприношение любви. (В более эзотерических вариантах этого мифа говорится, что в левый бок Прометея был вбит железный лемех.) И когда распятое божество вопросило: «Почему вы делаете это со мною?» - таинственный голос с далеких высот, над Олимпом и над самим Зевсом, дошедший до Прометея через Гермеса - вестника, бога Мудрости, - ответил: «Потому что так хочет Судьба, потому что это Судьба...»

Все народы интуитивно чувствовали, что далеко за пределами проявленного, даже выше любого персонифицированного божества, существует загадочный принцип Судьбы. В древнееврейской Каббале его называли Ain Soph (Эйн-Соф), «Ничто». Это тот, кто находится на вершине Короны, кто управляет всеми невидимыми существами. Его импульс нисходит с высот, для того чтобы дойти до нашего дуального мира, в котором все явленное принимает форму благодаря «столкновению», сплетению сил, энергии и материи.

В древнем индийском пантеоне также есть божество, находящееся за пределами рационального, интеллектуального понимания.

То же самое мы встречаем в пантеонах Древней Америки и Древнего Китая: всегда упоминается высшее божество без имени и атрибутов, представляющее неумолимую Судьбу.

Так существует ли Судьба, неумолимая и непреклонная? Существует ли какой-нибудь способ жить в согласии с этой Судьбой? Или Судьбы не существует, а есть лишь свободная воля, благодаря которой мы и только мы создаем свою собственную судьбу?

Ответить на эти вопросы очень трудно, поскольку всегда можно привести примеры в пользу и того, и другого подхода. Когда узнаешь некоторые из них, даже становится страшновато.

Несколько месяцев тому назад в Англии обнаружили книгу под названием «Титаник», написанную малоизвестным писателем примерно в 1890 году. В этой книге говорится об огромном лайнере, который размерами превосходил все корабли той эпохи и весил около 60 000 тонн; он назывался «Титаник». Отправляясь в свое первое торжественное плавание из Англии в Нью-Йорк, этот корабль принял на борт более 2000 человек. За день до прибытия в порт назначения он столкнулся с айсбергом, серьезно повредившим его, и затонул. На все сигналы тревоги и просьбы о помощи, которые он посылал сразу после аварии, практически никто не обратил внимания и не пришел на помощь - так сильна была всеобщая убежденность в том, что подобный корабль неуязвим. В результате погибло много людей, это было самое серьезное крушение в истории мореплавания. Через 20 лет после выхода книги трагедия, описанная в ней, точь-в-точь повторилась в реальности.

Как можно объяснить подобное? Как, откуда этот неизвестный нам писатель мог узнать о том, что произойдет через два десятка лет? И вообще, как получается, что иногда события, которые должны произойти, заранее говорят о себе людям, проявляясь в символической форме?

Моим первым учителем эзотерической философии был пожилой профессор, немец, по фамилии Шмит. Мне было тогда 17 лет. Помню, однажды он рассказал мне историю своего друга, также пожилого господина, жившего в Лондоне и очень увлекавшегося астрологией.

Истинным ученикам, которые из жизни в жизнь на своем ученическом Пути дают обет служения на благо людей, при изучении астрологии запрещается вычислять дату своей смерти. Учителя, боги считают, что мы были бы не в состоянии жить нормально и полноценно, если бы знали, когда умрем. Даже у того, кто уже не привязан к физическому миру и, соответственно, не верит в смерть, могут оставаться дети, ученики, о которых еще нужно заботиться, дела или книги, которые нужно закончить. И если человек знает, когда придет его смерть, это может плохо повлиять на всю его дальнейшую жизнь и оставить неиспользованными многие пока скрытые возможности. Поэтому, хотя для того, кто владеет истинным знанием астрологии, вычислить собственные «точки смерти» (ибо у нас их несколько) не представляет труда, он никогда не делает этого.

Чтобы понять то, что каждый человек имеет несколько «точек смерти», мы можем представить нашу жизнь в виде конуса; мы входим в него и движемся по спирали снизу вверх. Первую «точку смерти» мы минуем относительно легко, потом проходим через остальные; в них мы можем спастись, а можем умереть. Эти круги постепенно сужаются, пока мы не доходим до последней точки, которой уже не избежать.

Также запрещается вычислять «точки смерти» людей, которые нам дороги, которых мы любим.

Итак, профессор Шмит рассказал мне о том, как его друг вычислил собственную «точку смерти»: он определил не только когда, но и каким образом умрет. Он узнал, что погибнет от удушения. И несмотря на все его познания, реакция его была несколько упрощенной: он уехал жить в пустыню Сахара, пребывая в полной уверенности, что при отсутствии людей уж как-как, но от удушения умереть не сможет. Но он забыл определить в своем гороскопе способ удушения. И умер в тот самый роковой день, который сам вычислил, задохнувшись в песках во время сильного самума, знойного ветра пустыни.

Геродот рассказывает историю одного правителя, который приказал удалить из своего царства все повозки, запретив также любым повозкам из соседних государств пересекать границы его владений. Оказывается, какой-то прорицатель предсказал, что причиной его смерти станет повозка. В этом царстве произошел государственный переворот, и один из восставших убил властителя, вонзив в его сердце меч. Последнее, что увидел умирающий, была рукоять меча с выгравированной на ней повозкой - символом царского дома, к которому принадлежал убийца.

Все эти близкие по смыслу истории, рассказанные разными людьми, приводят нас к мысли о том, что существует Предопределенность, неумолимая Судьба, которой подвластно все и вся.

Индийская философия говорит о Дхармане - законе, управляющем Вселенной и всеми ее обитателями; она также учит, что существует Садхана - смысл жизни и предопределенный путь, на протяжении которого этот смысл проявляется. Она утверждает, что существует Карма - закон действия (акции) и реакции.

Индусы представляли Дхарму как широкий путь, по которому нужно идти; его никому не избежать. В чем же тогда может быть свобода выбора, которая дана человеку? Как понять, кто из идущих по этому пути плохой, а кто хороший, кто поддается инстинктам, убивая все человеческое, а кто идет вслед за высокими, священными мечтами своей Души? Философы Индии говорили, что свобода выбора состоит в том, чтобы идти по этой стезе быстрее или медленнее. Каждый раз, когда мы слишком удаляемся от оси пути и бьемся о его края, мы страдаем, мы чувствуем боль, и эта боль пробуждает в нас осознание того, что нужно возвращаться к центру.

Боль всегда была инструментом пробуждения сознания; мы по-настоящему умеем ценить только то, что однажды потеряли.

В каждом из нас живет тихий голос, тот голос совести, который в Гималаях называли Голосом Нади; он направляет нас, объясняет, что мы должны делать, и помогает разобраться, хорошо или плохо то, что мы уже совершили. Но обычно мы его не слышим - в основном потому, что у нас нет привычки обращать на него внимание. Его звучание мы воспринимаем так же, как гул водопада или шум ветра, колышущего ветви деревьев, и он остается не замеченным нами. Мы забываем, что это голос Бога в нас самих, голос нашей бессмертной Души, нашего Высшего «Я», нечто самое священное и таинственное, что мы имеем; это загадочное Нечто будет по-прежнему обращаться к нам даже тогда, когда физически мы покинем этот мир. Этот внутренний голос подсказывает нам, каков наш собственный путь, вплетающийся в Великий Путь, в Великую Предопределенность, которая проявляется во всем.

Итак, существует ли свобода выбора? К сожалению, в том материалистическом мире, в каком нам приходится жить, людям удалось до совершенства развить диалектический способ мышления в самом плохом смысле этого слова - для нас вещи бывают либо черными, либо белыми, либо хорошими, либо плохими. Я говорю «к сожалению» не потому, что я против аксиом или против какой бы то ни было системы оценок, а потому, что не всегда автоматически становится черным то, что не является белым, и наоборот. Увлекаться такой диалектикой, созданной из крайностей и абсолютистских утверждений, попадать в ловушку подобного догматизма в самом деспотическом его смысле очень рискованно. Рассматривать и объяснять подобным образом все, что происходит в природе, опасно, потому что такой подход рано или поздно приведет нас ко многим ошибкам и к столкновениям не только с другими людьми, но также и с самими собой: мы будем вечно терзать себя и страдать, так как нам придется постоянно выбирать между двумя крайностями. В действительности этот выбор часто оказывается ложным, искусственным и иллюзорным, ибо является плодом нашей фантазии.

Так предопределенность или свобода выбора? А почему бы не предположить, что есть и то, и другое? Почему одновременно не могут существовать оба понятия - при условии, что мы перестаем рассматривать их как две взаимоисключающие, абсолютные крайности?

В проявленном мире не существует абсолютных оценок, все зависит от того, с кем и с чем мы сравниваем то, что оцениваем.

Итак, все имеет свою судьбу. Все проявленное на данном этапе эволюции имеет искру сознания, в которой отражается то, ради чего оно существует, отражается его собственная судьба. На самом деле судьба эта является лишь только отправной точкой, с которой начинаются новые пути, открываются новые дали, о которых мы не могли даже мечтать.

Все мы идем навстречу собственной судьбе. Чем дальше мы продвигаемся по пути, тем более открываем, что каждая судьба имеет свою метафизическую сторону. Далеко за пределами нашего физического тела и физического мира есть загадочное Нечто, и оно постоянно зовет нас, направляя все наши шаги, подобно отцу, ведущему по пути любимого сына.

Но все это может прекрасно сочетаться со свободой выбора, которую мы также должны понимать не как нечто абсолютное, а, скорее, как нечто более или менее относительное. Внутри великого метаисторического движения по пути эволюции мы можем создавать нашу собственную историю, и мы в ответе за все, что создаем, за все, что делаем. Ибо хотя верно, что все повторяется, движется и возвращается на круги своя, однако ничто и никогда не бывает таким, каким было прежде. То, что происходит сейчас, в данный момент, - уникально и неповторимо. В таком виде, в такой форме оно никогда больше не вернется и в каком-то смысле никогда не существовало. Поэтому каждое мгновение ценно и священно именно тем, что мы делаем, пока оно длится, тем, что мы делаем здесь и сейчас, поскольку оно никогда больше таким не будет. И потому мы в ответе за то, что происходит с нами каждое мгновение, за то, чтобы не опускать руки и не опускаться самим. Ибо тот, кто, веря в абсолютную неизбежность судьбы, позволяет, чтобы его несло течением жизни, рискует превратиться в бревно, которое может разбиться в щепки. Каждому человеку дан шанс, возможность идти по пути, в своем ритме и согласно своим способностям; но какими бы ни были его ритм и способности, он должен двигаться вперед, постоянно совершенствуясь и очищаясь.

Одни люди плетутся по пути еле-еле, другие двигаются решительно и смело. Одни шагают опираясь на окружающих, а другие идут так, чтобы окружающие могли на них опереться. Для одних вовсе не важно, будут ли они идти по головам тех, кто рядом, и сколько людей пострадает, пока осуществятся их интересы и желания. Но для других не важно, сколько людей пройдет по их головам, если таким образом можно помочь им продвинуться по пути. Не все люди одинаковы, уравниловка - это один из «мифов» ХХ века. Все мы разные: у нас разные лица, разные вкусы, разный образ жизни. Но это не значит, что мы противостоим друг другу, что мы друг для друга враги. Именно благодаря различиям мы можем собрать и объединить все те элементы, которые нужны, чтобы двигаться по пути эволюции.

Посейте поступок - и вы пожнете привычку, посейте привычку - и вы пожнете характер, посейте характер - и вы пожнете судьбу. Теккерей

Истинный философ - тот, кто действительно ищет Истину, - должен привыкнуть идти рука об руку с Мистериями. Он не всегда может объяснить все, что происходит, и должен принимать то, что не может понять. Ибо желание все понять, все знать, все выразить в цифрах и в словах - это проявление тщеславия. Люди XIX века глубоко заблуждались, когда говорили: «Да что же еще теперь изобретать?» Придумав первые паровозы, первые прототипы машин, двигавшиеся со скоростью 20 километров в час, они полагали, что уже изобрели всё. Но сколько всего оставалось изобрести после них - столько же останется изобрести после нас. А сколько еще того, что мы хотели сделать, но забыли, или того, что не хотели, но все-таки совершили!

Итак, мы должны научиться идти по пути, как будто ведем за руку маленького ребенка, ибо он является символом Тайны. Часто в инициатических Мистериях та часть Бога, которая живет в нас самих, а также и вне нас, изображалась в образе ребенка, улыбающегося и несущего в руках факел - чтобы мы могли лучше видеть, куда идем и куда ступают наши ноги. Этот ребенок, сопровождающий нас на пути, - олицетворение нашего внутреннего сокровища, о существовании которого мы ничего не знаем. Он напоминает о том, что каждый из нас должен хранить в своем сердце хотя бы маленькую долю скромности, а еще - твердую веру в самого себя, в человечество и в Бога. Я имею в виду не Бога христиан, евреев или мусульман, но ту великую, загадочную Сущность, которая больше и выше любой проявленной формы. Я имею в виду Того, кого каждый из нас несет в глубине своего сердца, чью любовь и покровительство мы чувствуем постоянно, в жизни и в смерти.

ЧЕЛОВЕК С БОГОМ НИКОГДА НЕ ОДИНОК.

Когда человек чувствует присутствие Бога, он не может быть одиноким. В границах собственной судьбы он может делать все, что хочет и о чем мечтает.

ЧЕЛОВЕК С БОГОМ ВСЕГДА В БОЛЬШИНСТВЕ.

на журнал "Человек без границ"

Слово судьба очень часто упоминается в разговорах. Она вызывает ожесточенные споры, острые обсуждения, а также восхищение. Кто-то винит ее во всех своих неприятностях, а кто-то, наоборот, благоговеет перед ней. В честь судьбы произносят прекрасные речи, и она же заставляет многих проливать слезы. Кто-то сам творит свою судьбу, а кто-то становится лишь ее рабом. Так что же собой представляет судьба на самом деле? Существует ли судьба в жизни человека?

Практически каждый хоть раз слышал высказывание о том, что все события в нашей жизни предначертаны нам судьбой. Высшим разумом нам приготовлен сценарий, которому мы должны следовать неукоснительно и не спорить с тем, что нам суждено сделать в течение жизни. Но что же тогда делать со своей жизнью?

Те, кто верит в судьбу, не задумываясь ответили бы на данный вопрос. Мы должны делать то, что прописано в нашем сценарии, не думая о том, правильно ли это или нет. Нам остается лишь верить, что судьба приготовила для нас нечто прекрасное и возвышенное. Вы согласны с таким положением дел? Большинство людей пришло бы в ярость от того, что им нужно просто смириться со своей судьбой и плыть по течению. Поэтому стоит более тщательно рассмотреть вопрос о том, что собой представляет судьба?

Если вы посмотрите в любой толковый словарь, то найдете приблизительно следующее определение судьбы:

Судьба — это сумма всех действий, совершаемых человеком и влияющих на его жизнь.

Именно от них зависит, доволен ли человек своей жизнью или нет. Но кто придумал все происходящие с нами события? Кто за них ответственен? Некоторые люди выбирают самый легкий из возможных путей и возлагают ответственность за свою жизнь на судьбу.

Давайте все таки рассмотрим разные взгляды и начнем наши рассуждения с того, что о судьбе думает наука.

Научный подход

Жизнь любого человека, да и вообще Вселенной в целом, можно описать с точки зрения череды событий, связанных между собой. При этом события в жизни любого человека зависят от событий другого человека, общества и даже Вселенной.

Теория «Эффект Бабочки»

Сущность этого умозаключения отражена в прекрасной теории, называемой «эффект бабочки». Данная теория появилась в прекрасном рассказе Рея Брэдбери «И грянул гром», в котором главный герой на машине времени отправляется в мезозойскую эру. Во время этого путешествия произошла чудовищная случайность: один из членов экипажа наступил на бабочку, что, кстати, является историческим ляпом. Бабочки в этот промежуток времени имели огромные размеры; размах их крыльев достигал метра, поэтому просто её не заметить было невозможно.

Так вот, после убийства бабочки начались кардинальные изменения всей нашей планеты. Убийство бабочки показывает нам, что всё в процессе развития Вселенной взаимосвязано. Сейчас появилась альтернативная теория эффекта бабочки. Если в одной части света бабочка махнёт крыльями, то на другой произойдёт ураган, и, гипотетически, относительно этого мы можем предсказать ураган, но никто пока не смог точно это рассчитать.

А теперь попробуем промотать назад всю эту цепочку событий, и если мы начнём это делать для поиска первопричины всех событий развития Вселенной, то неминуемо наткнёмся на начало всех начал – Большой взрыв. Из этого можно сделать смелый вывод, что Большой взрыв и все последующие причинно-следственные связи привели нас ко Второй мировой войне, построили Эйфелеву башню и создали компанию «Apple».

Большой взрыв – далеко не начало, и существование мира невозможно рассматривать относительно времени – лишь относительно неопределённости. Из этого можно сделать вывод, что вся череда связанных между собой событий – это лишь смесь огромной череды неопределённостей.

Весь наш макромир, мысли человека, да и вообще любые параметры существования держатся на квантовой физике, в которой царит принцип неопределённости. Конечно, если переносить законы микромира на макромир, ни к чему хорошему мы не придём, но, как было выяснено, любые явления зависят между собой, в том числе квантовые и макроскопические. Поэтому в макромире также будет существовать некая неопределённость, но так ли она огромна, как кажется на первый взгляд?

В теории вероятностей есть важное понятие – закон больших чисел. Так что же такое «закон больших чисел»? Это закон, синтез теорем, ведущих к умозаключению о том, что невозможно определить точное значение испытания или события, но при бесконечном повторении испытаний наблюдаются закономерности, свойственные массовым случайным явлениям.

Характеристики случайных событий и случайных величин, наблюдаемых в испытаниях, при росте числа испытаний становятся неслучайными. Из закона больших чисел следует, что в этой невероятной веренице событий в процессе существования Вселенной можно создать достаточно точный вероятностный закон, или судьбу Вселенной, диктуемую математическим ожиданием. Да, пусть эта задача кажется невероятно сложной и даже немыслимой, но главное, что она имеет решение. Возможно, что из-за невероятно сложной математики данная задача никогда не будет решена.

К слову, знаменитая прорицательница Ванга говорила, что она не может изменить некоторые события, а может лишь подсказать, что делать в этой ситуации людям. Другими словами, некоторые явления в будущем должны случиться, ведь они имеют большую вероятность, а некоторые – очень малую, которую мы и можем изменить. Сразу вспоминается фильм «Машина времени», где главный герой, как ни старался, не смог предотвратить смерть своей девушки. Раз уж мы упомянули машину времени, следует отметить, что при перемещении во времени мы будем попадать в реальность, имеющую максимальную вероятность.

Очень интересную трактовку судьбы можно найти в трудах индийских философов, а также мифах этой азиатской страны. В Индии судьбу принято называть кармой.

Карма — это действия, совершаемые человеком и влекущие за собой определенные последствия.

Именно от них зависит качество жизни человека. Индийская философия говорит нам о том, что только человек отвечает за совершаемые им действия, он сам творит свою судьбу. А высшие силы призваны распределить полученные результаты, но уже после нашей смерти. Судьба человека не определена с рождения, ее можно изменить. Все наши решения, поступки и выбор, который мы делаем каждый день, определяют, насколько удачной она будет.

Если карма — это сумма действий, совершаемых человеком, тогда кто за них ответственен? Высшие силы или только мы сами? Неужели кто-то заставляет нас подниматься ранним утром и отправляться на ненавистную нам работу? Или употреблять вредную пищу, когда мы мечтаем о красивой фигуре? А может, и в том, что мы встречаемся с плохими людьми, тоже кто-то виноват?

Осознанный Выбор

Стоит честно признаться самому себе, что вся вина лежит только на нас. Каждый день мы делаем выбор, принимает тысячи разных решений, даже в этом момент, читая эти строки, вы определяете свою судьбу. Ведь большое всегда складывается из незначительных элементов.

Каждый утро мы стоит перед выбором, как провести еще один день нашей жизни. Каждое решение становится началом того или иного поступка. Эти действия со временем становятся каждодневными привычками. А они, в свою очередь, определяют нас как личность и формируют наш характер, который оказывает прямое влияние на всю нашу жизнь.

Если вы сами не понимаете, чего ждете от этой жизни, то обязательно найдутся те, кто знает. Если вы не будете стремиться реализовать собственные цели, желания и мечты, то станете лишь орудием в достижении чужих целей. А это приведет к тому, что кто-то будет решать все за вас, создавать вашу судьбу.

В китайской философии существует принцип триединства, который в свою очередь определяет несколько из выше перечисленных теорий. Судьба определяется посредством трех факторов: времени, человека и пространства.

Что конкретно под этим подразумевается?

Так вот, каждый из этих факторов имеет влияние на судьбу человека, его удачу примерно на 30%.

В Заключении

Остаётся надеяться, что в будущем люди смогут открыть эту сложную вероятностную функцию неопределённости нашей Вселенной и что-то смогут изменять в своей судьбе, а к чему-то просто готовиться. Но все таки, раз и навсегда запомните, что мы так или иначе сами строим свою судьбу и пишем для нее сценарий. Поэтому постарайтесь создать из вашей жизни удивительный фильм, в котором будет много радостных эмоций, любви и счастья. Нести ответственность за свою жизнь совсем не страшно, зато это поможет превратить ее в настоящую сказку!

Судьба – таинственное загадочное слово, вызывающее чувство тревоги, а порою безысходности, страха перед неведомой силой, обладающей способностью создавать непредсказуемую стихию обстоятельств и погружать в ее объятья праведных и неправедных, виновных и безвинных без надежды на спасение. Все, что совершается помимо нашей воли, случайно и неожиданно, вопреки ожиданиям, независимо от нравственных и умственных достоинств привычно именуется судьбой.
История философии и житейского миропонимания богата различными толкованиями судьбы. За каждым толкованием выстраивается определенный порядок мыслей, чувств, предчувствий и поступков. Согласно распространенному в прошлом, да еще и сегодня, представлению сущность судьбы состоит в том, что она является враждебной, темной, угрожающей, уничтожающей силой, которая существует сама по себе и предопределяет ход жизни человека и общества по каким-то своим законам, постичь которые слабый человеческий разум не в состоянии. Нетрудно видеть, что судьба в таком понимании чем-то похожа на человека, который небезгрешен, бывает злым, способным совершать необъяснимые поступки, а некоторые представители рода человеческого становятся кровожадными извергами.
Такое представление о судьбе зародилось в период стадного сознания, делившего общинный мир на свой и чужой. “Свой” воспринимался как добрый и предсказуемый, что являлось отражением взаимопринадлежности родственников, находившихся в одинаковых условиях, близких по духу, языку, одежде, обычаям; “чужой” – как злой, непредсказуемый, страшный и враждебный, предопределяющий беды и несчастья первого. Такой же судьбоносной воспринималась природа и ее грозные стихии, вызывающие геофизические и климатические катаклизмы.
Названное противопоставление (свой – чужой) естественно для сознания архаического человека, а в дальнейшем для сознания, ориентированного на сословную и классовую изолированность, национальную обособленность. Каждая общность наделяла себя положительными качествами, а другие – отрицательными. Внутри общностей нивелировалось индивидуальное бытие, личностное восприятие мира и ответственность человека за свои поступки и действия. Военно-патриархальные формы власти (деспотии, монархии, империи) являлись замыкающим звеном, властным обручем стадно-коллективистского сознания. Внутренняя и внешняя несвобода предрасполагала к покорности и порождала веру во всемогущество судьбы. Она выступала то в образе Мойры, Тюхе, Ате, Адрастеи и др. – греческих богинь судьбы, исполнительниц слепой необходимости, то как фатум – воля верховного мироправителя Юпитера, то как божественное провидение, управляющее мировыми событиями – в христианском мироучении, то в форме империалистических или плутократических врагов – в коммунистической и нацистской идеологии.
Со становлением гражданского общества, в котором личностное начало превалирует над коллективным, слово “враг” утрачивает демонический смысл и заменяется словом “другой” (индивидуальный, свободный, независимый), представления о судьбе изменились. Современные мыслители, не отрицая предопределенности событий и поступков, – неизменной “константы” любого понимания судьбы – связывают ее с внутренним миром человека, взаимодействием бессознательного и сознательного.
Окружающий человека природный мир (мегамир, макромир, микромир) является бессознательным и следовательно абсолютно безразличным и равнодушным по отношению к нему. Он не знает о нашем существовании, как и о своем собственном. Мир просто существует. Мы включены в этот мир и испытываем на себе его механические, магнитные и др. воздействия не в меньшей и не в большей мере, чем другие неживые и живые образования. Эти воздействия не добры и не злы. Молния, убивающая человека или зверя, комета, взрывающая планету, которая могла бы еще долго существовать, не питают к ним никакого зла. В ходе всеобщего и вечного взаимодействия гибнут галактики, звезды, живые организмы и разумные существа. Одни исчезают по старости, изношенности, в срок, другие – досрочно. За первых “ответственен” упорядоченный, законосообразный мир, за вторых – неупорядоченный. “Космос” как упорядоченное начало и “хаос” как его противоположность – две составляющие внутренней организации вселенского бытия. Какая из сторон является преобладающей или обе равновелики, остается неясным. Скорее имеет место последнее. В таком случае досрочную гибель физических образований, как следствие состояния неопределенности между порядком и беспорядком, можно назвать физической судьбой.
Сказанное полностью относится к человеку как к физическому телу. Элементарные частицы, атомы, молекулы, радикалы, составляющие тело, не знают о его человеческом существовании, индифферентны к его радостям и невзгодам и никак не реагируют на его экономическое, политическое, нравственное и др. поведение. “Злые” и “добрые” атомы – не более чем плод поэтического воображения. Наша телесная оболочка – случайный для них приют. Оказавшись в другом месте, они не почувствуют дискомфорта. Им не холодно, не жарко, не больно. Они просто существуют. Разрушение какой-то части физических ингредиентов тела под воздействием нестабильности внешней среды предопределяет преждевременный износ биологических структур. Преждевременная смерть по этой причине – судьба.
Самым ближайшим соучастником жизни человека является его живое тело с инстинктами питания, безопасности и продолжения рода в их различном проявлении: чувством голода и сытости, страха и агрессивности, воли и апатии, сексуального удовольствия и пресыщенности, ревности и равнодушия, тоски и одиночества и т.д. – словом, всего того, что обозначают “томлением” плоти. Отсутствие пищи, тепла, безопасности, противоположного пола ведет его к гибели. Как будут удовлетворяться эти нужды, плоть не интересует. Инстинкты человека, как и животного, не содержат в себе никаких нравственных установок или каких-либо программ на предмет согласования своих нужд с нуждами других людей. Они также индифферентны и равнодушны к нравственной жизни, как атомы и галактики. Это наглядно видно, когда мы остаемся с ними один на один, когда отпадает необходимость корректировать свои поступки с поступками других. В туалетной комнате, спальне, ванной и в любом безлюдном месте человек свободен от соблюдения правил приличия. В это время живая плоть “говорит” на своем собственном откровенном “языке”. Ей неведом стыд и угрызения совести.
Нейтральное примирительное отношение человека к позывам плоти, которое возникает в позиции tete a tete, заканчивается за порогом дома. Добропорядочные отношения между людьми возможны при жестком соблюдении одного условия – позывы плоти должны находиться в “наморднике”. Его роль выполняют нравственные и правовые нормы, при соблюдении которых обеспечивается безопасность общения и сохранение рода. При несоблюдении их появляется звероподобное существо, точнее, человекоподобное (звери ведут себя “корректно” с представителями собственного рода и вида), у которого бешеная неутолимая злоба соединяется с корыстолюбием и мелочной грязной жадностью, трусость с непреодолимым стремлением к подлости, с бескорыстным желанием навредить, напакостить, а его сексуальный позыв не признает ни родственных, ни возрастных, ни половых различий. Безнравственное существо является не более чем живой плотью. В союзе с разумом она во сто крат увеличивает свою мощь – и нет конца воровству, разбою, насилию. Вовремя обнаружить и поостеречься нелюдей трудно, поскольку они выступают в обличии человека, маскируются под него и соблюдают внешние формы нравственного поведения, находясь в общественных местах. Они живут рядом. Места их промысла – все структуры общественной пирамиды от основания до верха. Поэтому невозможно предугадать, кто, когда, где станет жертвой вора, насильника, убийцы – все это во власти плотской судьбы. Разгул распоясавшейся плоти – проявление живого хаоса, живой бессмысленности, вторгающейся в нравственно организованный мир и предопределяющий преждевременные смерти и несчастья.
Исчезновение этой породы неудавшихся людей в обозримом будущем маловероятно. Ни рост материальной обеспеченности, ни развитие духовной культуры не ведут к заметному уменьшению человекоподобных. Количественное колебание этой генерации носит “сезонный” характер. В кризисных ситуациях при недееспособной власти их становится несколько больше, а в других условиях – несколько меньше. Они рекрутируются как из неблагополучных семей (яблоко от яблони недалеко падает), так и благополучных. В рядах армии нелюдей достаточное количество умных, изобретательных, а также недалеких и профанов, как и в порядочном обществе. Это обстоятельство ставит под сомнение всесилие разума, который может выступать как пособником и организатором плотских вожделений в самом дурном их проявлении, так и союзником нравственного поведения. Метания плоти и лукавство разума неисповедимы.
Непредвиденные последствия обусловливаются не только поведением человекоподобных. Добропорядочная публика, способная контролировать позывы плоти, тоже вносит свой вклад в этот процесс. Решая основную жизненно важную задачу – прожить жизнь достойно, творчески, осмысленно, свободно, счастливо, люди стремятся обрести научно-обоснованные программы ее решения. Но таких научных рецептов не существует. Попытки их создания (Программа КПСС о построении коммунизма к 1980 году) всегда оказываются несостоятельными. Происходит это не потому, что не находится талантливых умов и волевых организаторов, и не потому, что наскоро созданным планам мешают происки врагов, и не потому, что массы не способны проникнуться величием поставленных задач. Дело в другом – не существует всеобщих законов развития общества. Ссылка на законы материалистической диалектики, которые якобы действуют в природе, обществе и мышлении, не убедительна, хотя бы потому, что им противостоят другие мнения и подходы не менее содержательные, чем первые.
Не приходится сомневаться в существовании физических, химических, экономических, языковедческих и др. законов, действующих в отдельных областях природы и общества. Что касается общих законов развития общества, то философы, занимающиеся изучением отношения человека к миру, не обнаружили ни одного. В обществе скорее действуют не законы, а запреты-разрешения типа: “монополия – плохо, конкуренция – хорошо”, “госсобственность – плохо, частная – хорошо”, “деспотизм – плохо, демократия – хорошо” и т.д. Однако, при определенных условиях “хорошо” и “плохо” могут поменяться местами. Так, в случае резкого снижения материального благосостояния по каким-либо причинам природного или социального порядка и необходимости введения нормированного потребления, чтобы избежать всеобщего хаоса, единоличный правитель может оказаться более решительным и полнее выразить властную целесообразность чем демократически избранный президент.
В своем движении к “светлому” будущему люди руководствуются не законами из отдельных сфер общественной жизни (они не указывают общей перспективы развития), а разноплановым опытом прошлого и наиболее популярными, кажущимися значимыми в определенное время мировоззренческими концепциями (философскими, религиозными, идеологическими, житейскими и т.д.). Однако, эти “прожектора” не высвечивают далей. По каждой проблеме они дают противоположные ответы, которые носят гипотетический характер. Каждая концепция видит мир по-своему и требует иного отношения к нему, иных действий и поступков. Их разноголосие как раз и служит доказательством отсутствия тайны бытия как некоторой самостоятельной изначальной сущности (закона), задающей алгоритм жизнедеятельности общества. Иначе говоря, тайна бытия, как это ни парадоксально, состоит в отсутствии тайны.
Такое состояние означает, что непонимание и столкновения между людьми как внутри различных общностей (клановых, кастовых, сословных, классовых, национальных, групповых и подгрупповых), так и между ними, каждая из которых руководствуется какой-либо близкой ее сердцу концепцией (националистической, классовой, религиозной, технократической и т.д.), неизбежны, как и неизбежно вследствие этого появление неожиданных обстоятельств, нарушающих или взрывающих привычное, более или менее устоявшееся течение жизни. Всем еще памятны события второй мировой войны и противоборство двух идеологий – нацистской и коммунистической. Обе отталкивались от Дарвина и Маркса, по-своему истолковав их взгляды. Идеологи нацизма, механически перенеся на общество дарвиновскую теорию борьбы видов, считали, что войны между “расово-полноценными” и “неполноценными” народами за передел жизненного пространства приведут к созданию элитной общности, в которой даже самый последний соплеменник найдет понимание, равенство, справедливость. Коммунистическая идеология провозгласила исторической необходимостью войну бедных против богатых, эксплуатируемых против эксплуататоров, которая должна была по мере ликвидации “классово-чуждых” элементов завершиться построением мировой коммунистической системы. Обе идеологии очаровывали массы будущим изобильно-сытым существованием: первые за счет “неполноценных народов”, вторые за счет экспроприации экспроприаторов. Практическое претворение этих идеологий предопределило неурочную смерть и неоправданные страдания миллионов и миллионов людей. Одни погибли в концлагерях, другие – на полях сражений. Так вершится социальная межчеловеческая судьба.
Этот пример говорит, что из всех мировоззренческих построений самыми судьбоносными являются идеологические. Каждая идеология оставляет за собой кровавый след. Идеологи, заблуждаясь сами и вводя в заблуждение других, изуверски умело обыгрывают два естественных для жизни явления: обычное недовольство людей своим сегодняшним существованием и принадлежность их к той или иной социальной общности. Люди действительно постоянно всем недовольны: низкой зарплатой, высокими ценами, плохим жильем, соседями и т.д. – недовольство не имеет пределов. Как думает большинство, у них не жизнь, а ее подобие, жалкий суррогат. Недовольство заставляет их заглядывать за забор своей общности и сравнивать свой уровень благополучия с уровнем других. Одни завидуют процветающим, другие свысока посматривают на отстающих, процветающие объясняют свое положение умением работать и быть организованными, отстающие – жульничеством, разбоем, угнетением со стороны первых. В сознании многих постоянно живет смутное представление о реальной возможности достижения полноценной жизни с высоким уровнем потребления, высоконравственным поведением всех сограждан, умными, дальновидными государственными правителями и пр. Все это не более чем навязчивое представление. История не знает ни одного примера осуществления таких надежд. Ни в одной развитой стране с сильной экономикой и стабильным правительством количество недовольных жизнью не уменьшается. Недовольство следует признать за нормальное, здоровое состояние, неустанно подталкивающее все институты общества к совершенствованию.
Ситуация резко меняется, когда недовольство соединяется с желанием немедленно, решительно и, не считаясь ни с чем, реализовать полноту жизни и сделать всех счастливыми, и когда первое и второе захватывает помыслы значительной части людей. Эта ситуация создает благоприятную обстановку для появления социальных иллюзионистов – вождей, пророков, спасителей. Их отличительная особенность – претензия на “знание” правды и истины в полном объеме. Двух спасителей человечество долго не забудет. Одному из них “правильная, научно выверенная” дорога в солнечное будущее пригрезилась в полутьме шалаша, другому – в полумраке мюнхенской пивной.
К числу несудьбоносных мировоззренческих построений относятся философия и искусство. И не потому, что они “на короткой ноге” с истиной. Мудрость и красота бескорыстны и толерантны. Их репутация не запятнана ни одним кровавым конфликтом. Философия и идеология занимают в мире идей противоположные полюса. Первая служит духу, вторая – брюху. Дух, как единство мудрости, красоты, совести, осознающий необходимость нравственного сохранения и процветания рода, и глухая чувственно-алкающая плоть, живущая сиюминутными удовольствиями, – две стороны вечно неудовлетворенного, мятущегося человека. Находясь между собой в постоянном разладе, они являются в конечном счете источником его успехов и бед, взлетов и падений.
Человеку не дано предвидеть всех последствий своей многогранной деятельности и он оказывается во многих случаях во власти неожиданного, неучтенного, т.е. во власти судьбы, предопределенного. В ней нет ничего загадочного, а тем более потустороннего, Она – обычный продукт жизнедеятельности людей. Пройдет время, появятся новые взгляды и учения, которые будут столь же разноплановыми, несхожими, как нынешние и прошлые. И все повторится: радости и горе, ожидание и разочарование, стабильность и катастрофы, но в новых формах, с новыми людьми. Если бы общественная жизнь была подчинена всеобщим законам, то поведение людей было бы жестко запрограммированным. Последствия каждого поступка стали бы известны до его свершения, как известны дни и минуты солнечных и лунных затмений. В таком случае, к примеру, “народные заступники” из числа российской интеллигенции второй половины XIX и начала XX вв. могли бы знать, чем закончатся их “хождения в народ” и страстные призывы к революции (“буря бы грянула что ли, чаша с краями полна”). Этого не дано. И судьба собирает свою кровавую жатву. Одно поколение закладывает и предопределяет события, беды и несчастья другому, еще не родившемуся.
Судьбой можно назвать те неожиданные, непредсказуемые последствия, источником которых является прошлая эмпирически-поисковая деятельность. Такие последствия, возможно, не вызывали бы особого интереса (счастливая судьба), если бы какая-то часть их не становилась трагическими. Последние суть итог предшествующего преступного поведения определенной категории людей, которая преследует корыстные цели и стремится путем силового перераспределения материальных благ (этим собственно занимаются все человекоподобные, начиная от воров и кончая идеологами) ублажить свою плоть. Однако, не будем повторяться. О судьбоносных факторах было уже сказано. Но есть и другие, связанные с неповторимыми особенностями каждого человека. Пусть каждый заглянет в омут своей души и прежде, чем что-либо сделать, задаст себе вопрос: а чем это кончится и кончится ли благополучно. “Благое пожелание” – скажут скептики. Но рассчитывать на большее не приходится. Разум и интуиция не всемогущи. Судьба – свидетельство их ограниченности.